«Артек» как образовательный лагерь

(стенограмма выступления на Всероссийском форуме 

«Детский лагерь — новое образовательное пространство»,
написано для информационно-методического журнала
«Артек — СоБытие», № 1(15), 2017 год)

Употребление любого неточно определенного термина в любой области человеческой деятельности всегда приводит к недостаточной прозрачности, зыбкости ориентиров, сложностям путей развития. Особенно когда этот термин — ключевой для отрасли. Сегодня я бы сказал, что целая отрасль детских лагерей живет без точных и определенных формулировок, которые определяют ее статус и целеполагание. И потому переживает далеко не лучшие времена. В данном случае я говорю не про «Артек», который сегодня является приоритетным федеральным проектом, а про другие лагеря. Их общее количество — около 42 тыс. (по данным 2015 года), большинство из них пришкольные, стационарных — около 3 тыс. Но юридически их статус не прояснен. Например, проблематика лагерей рассматривается на Комитете Государственной Думы по делам материнства и детства, притом что законодательно детские лагеря относятся к учреждениям дополнительного образования. Дети зачисляются на обучение (!!!) в лагерь на общеразвивающие программы дополнительного образования, но при этом финансирование в рамках госзадания распространяется на оказание услуг и общего, и дополнительного образования. Нет законодательно оформленных требований к условиям безопасности, лицензирования деятельности лагерей, нет принятых профстандартов в отношении работников этой сферы. Да и сама формулировка «организация отдыха и оздоровления детей» довольно неконкретна. Что такое «отдых», сколько он должен длиться, по каким нормативам? Что такое «оздоровление», каковы его характеристики, кроме разработанных в советские времена «роста и привеса»?

В этом смысле сама формулировка темы «Артек — образовательный лагерь» для нас два года понятна, и мы ее формулируем именно так, потому что в сентябре 2014 года мы опубликовали документ, в котором была важная мысль: вектор развития «Артека» — самого большого в России и одного из крупнейших лагерей в мире — это вектор образовательного лагеря. И профессиональному сообществу, и людям вовне (родителям, власти) нужно объяснять, что этот термин значит, потому что его пытаются переводить «в лоб»: в образовательном лагере детей посадят за парты и сделают подобие школы.

Важно понять, чем характеризуется детский лагерь как образовательный институт, какими он определяется формулировками и чем он отличается от сфер других?



Момент первый. Образовательные сессии в образовательных организациях бывают разной продолжительности, причем эта продолжительность на качество работы не сильно влияет. Можно 11 лет сидеть за партой — единственное, что у нас государство спрашивает: на сколько ты сдал ЕГЭ; согласитесь, немного странно на решение только этой задачи тратить 11 лет жизни. Любой из людей, который может быть связан с образованием или работает в другой сфере, скажет, что его сформировало. Это две вещи: события (которые случались) и личности (которые встречались). Образование, когда оно не запланировано, оно всегда только случается. Максимум, что мы можем делать, не будучи слишком самонадеянными, это создавать среду, условия, где с человеком может что-то произойти, случиться, а короткий это период или длинный совершенно не важно. Любой человек вспомнит 5 минут, которые перевернули его жизнь и «образовали» больше, чем курс химии, физики или биологии за все годы, которые он просидел за партой. Может, это история детского лагеря: короткая история довольно концентрированного проживания какой-то очень значимой жизни и структурированной на других основаниях?

Момент второй. Как-то у Е.А. Ямбурга спросили: «Возможно ли, в принципе, такое явление, как трансляция опыта?». Он ответил: «Невозможно транслировать опыт, он есть только персональный. Возможно транслировать ощущения от того, что этот опыт у меня есть». Применительно к лагерю как к образовательному институту мне кажется более точным термин не «научить» — это субъектно-объектная история, а «заразить», сделать так, чтобы человеку что-то захотелось делать, двигаться, менять в первую очередь в себе. И лагерь является в этом смысле — по атмосфере, по содержанию деятельности, по происходящим (случающимся) вокруг историям — на мой взгляд, более конструктивным мотиватором, нежели «длинный» формальный институт школы.

Что еще очень важно для многих детей, это первый продолжительный «выход из дома», в этом смысле погружение в лагерь намного более сильное. Мы в образовании знаем довольно большое количество успешных педагогических «кейсов», когда дети помещались в среду, и это было продуктивно. Я абсолютно убежден, что, если бы во второй половине дня, учась в Лицее, Пушкин и его одноклассники ходили бы домой, ничего настоящего с этим «приличным» классом не случилось бы. Я не буду здесь перечислять, кем в истории России стали одноклассники Пушкина. История коммуны Макаренко — это история с совершенно другим вектором, для тех реалий несомненно продуктивная. А «Саммерхилл»? Примеры можно продолжать. Иными словами, в истории педагогики были результативные системы, которые были построены на полном погружении.

Про коллективную деятельность. С одной стороны, мы 70 лет, условно говоря, «маршировали», ходили строем и к моменту развала Советского Союза всех отвращало понятие коллективизма. Как часто бывает, маятник качнулся в другую сторону — в абсолютный индивидуализм. Между тем мир сегодня слишком сложный, чтобы справляться с его проблемами в одиночку. А школа практически опыта конструктивно-коллективистской деятельности не дает. Групповая работа на уроке часто подается как педагогическая инновация. Между тем в образовании горизонтальные связи всегда намного более продуктивны, чем вертикальные. А ситуация лагеря — это абсолютно горизонтальная история, история горизонтальной групповой коммуникации детей. У меня иногда спрашивают: «А вот у вас особые дети, что и как вы делаете, в чем особенности артековской педагогики?» Не умаляя достоинств многих практик работы лагеря, подчеркну, что 90% нашего успеха — это среда и горизонтальные связи. Я часто привожу поразивший меня пример. Я сидел на мероприятии в лагере на костровой одного из лагерей — 500 детей наблюдали выступление феерически танцевавшей девочки. Заметьте, в 12–13 лет у ребенка уже есть опыт, когда на него смотрят и позитивно оценивают 500 сверстников по окончании аудитория встает и аплодирует. Возникает вопрос: что для этой девочки более значимо — эти 3 минуты танца или все 11 лет школы? У меня нет ответа, как нет его у вас. Но история не об этом. Передо мной сидят мальчик и девочка и в конце танца девочка тихо говорит: «Представляешь, она со мной в одной комнате живет». Это огромнейшей силы педагогический акт, воспитательный акт. Великие — они не настенные портреты, они среди нас. Среда создается во многом за счет горизонтального контакта с «wow-человеком». В Артеке, куда дети приезжают по модели «поощрение за достижения», приезжают дети с широко распахнутыми глазами, им здесь задается норма, точка отсчета. Норма — это книжки читать, норма — это умную музыку слушать… Знаете, мне иногда кажется, что главное, что мы можем и должны делать, — минимально мешать горизонтальным связям между детьми, просто давать поводы для выстраивания этих «мостов». И в этой среде история коллективистского взаимодействия продуктивна больше, чем любое вертикальное «правильное педагогическое воздействие».

Как человек, 20 лет работающий в образовании, я возьму на себя смелость сказать, что, когда собираются в одной организации только учителя, — это аудитория, как бы сказать, достаточно скучная, однотипная. Люди, которые умеют только учить, у них нет второй смежной профессии, эта аудитория для ребенка не самая интересная. Лагерь позволяет при определенном подходе создать образовательную среду, которая состоит и из учителей, людей с педагогическим образованием, и профессионалов в других областях. Например, у нас есть профессиональные художники, да, пусть у них нет педагогического образования и они, может, не знают методики преподавания, но когда ребенок видит, как рука мастера что-то делает, все методики становятся вторичными. У нас есть гончарная мастерская, в которой дети видят, как из ничего, здесь и сейчас, появляется настоящая и красивая вещь. Профессионал руками делает то, о чем учитель рассказывает. Школа часто не может себе позволить по юридическим причинам привлекать этих людей к совместной работе. А лагерь может.

В детском лагере можно попробовать то, что не попробуешь на «большой земле». Этот пункт можно назвать артековским, у нас есть богатая образовательная инфраструктура. Но и в других лагерях есть другая богатая среда: лес, река, любое другое пространство, по-другому созданное. Один приезжавший директор небольшого иностранного лагеря мне рассказывал, что они детей в лагере учат делать лук и потом стрелять из него. Где это сегодня попробуешь?

Также очень важно окружение из своих. Вся наша образовательная система построена на предъявлении результата и верификации этих результатов людьми, которые менее авторитетны, потому что отношения с ними вертикальны. Хороший пример: ребенок создает сетевой проект, как он формулирует его отличие от школьного сочинения? «Сочинение я сдам, и учитель его проверит. А если я опубликую проект в интернете, это увидят люди, которым может быть это интересно». Это совершенно другая степень нужности того, что я, ученик, сделал. Мы привыкли к тому, что учебный результат не ценен сам по себе, он имеет относительную ценность для ученика, он нужен для того, чтобы сдать и получить какую-то оценку. А если сделать что-то действительно ценное и важное и получить признание? Это более лагерная история, чем история школьная.

Лагерю сегодня очень важно четко заявить, почему он — образовательный институт. Как он работает по-другому, чем он может компенсировать дефициты формального образования. Образование формальное сегодня находится в довольно жестких рамках, а среда детского лагеря значительно свободнее и вариативнее.

Очень важный момент по определению целей. Традиционно считается, что школа — это область предметных результатов. Личностные результаты считают психологи, и они всегда отсрочены. Есть метапредметные результаты, компетенции — они сложно индицируются, но при этом они для современного человека очень важны. Они как раз и есть основная целевая ориентация современных стандартов. Я приводил как-то пример, что мне нравится рекомендательное положение британского образовательного стандарта: каждому ребенку рекомендуется на 3 недели в году поехать в лагерь — как раз для компенсации дефицита формального образования, для того, что он не получит, чему не научится в школе. И именно для этого нужен лагерь. Такие вещи должны быть, по моему мнению, и в российском стандарте. Иначе мы вырастим общество индивидуалистов, которые только сидят в гаджетах и мира вокруг не видят.

Лагерь пока не очень внятно объясняет, зачем он нужен. Он говорит: мы не школа, мы про другое. Школа часто думает, что лагерь — вещь непонятная, там работают аниматоры, которые развлекают детей, а «мы даем серьезное фундаментальное образование, без нас вы ЕГЭ не сдадите». Обе позиции не конструктивные. Мы пытаемся в нашей технологии СОМ объединить ресурсы общего и дополнительного образования, объединить сильные стороны школы и лагеря. СОМ — формат реализации учебного процесса, ориентированного на использование всех возможностей образовательной среды «Артека» и Крыма для обеспечения качественного образования с результатами, соответствующими требованиям ФГОС.

Это рабочее определение. Но в нем есть компоненты, значимые для нас. Важно: мы ничего педагогически нового не придумали. Это технология организации образовательного процесса, синтетическая конструкция, которая собрана из разных педагогических технологий. Это интегрирующая активная педагогическая практика неформального образования, которая «опрокинута» на среду детского лагеря. Важно также, что это пример деятельности в открытой образовательной среде, как говорилось выше, образовательный процесс происходит там, где он случается: может, в классе или в рекреации школы, может быть, на природе, может, в лагере, а может, на горе Аю-Даг — не зависит сила образовательного акта от места его проведения. И здесь учебным классом является все пространство «Артека». Примеров масса: сообщающиеся сосуды можно изучать на водопадах, литературу — в музеях Пушкина и Чехова, а биологию — в парках «Артека» или Никитского ботанического сада. По сути, Крым — это очень семиотизированная среда, насыщенная знаками, вопрос только в том, чтобы эти знаки превратить в учебные артефакты. Чтобы учитель мог видеть объекты для изучения в окружающей реальности, а не только в учебнике и тетрадке. В лагере это делать намного проще, но опять же тут очень важна профессиональная культура людей, которые это реализуют.

Без соотнесения с государственным стандартом, с попытками выйти на образовательный результат лагерь не войдет в образовательный контекст. Только доказательно от результатов, проведя исследовательские измерения за этот короткий период на входе и на выходе, мы сможем доказать, что эта технология приводит к изменениям, изменениям исчислимым и ощутимым. А нам важно увидеть, что это организационная или комплекснопедагогическая технология работы. Без этого это будет очередная декларативная идея.

Заканчивая. Включение лагеря в контекст образовательной системы — это, на мой взгляд, вопрос выживания отрасли. Сегодня многим лагерь видится только как место отдыха. Когда будут говорить, что в детский лагерь правильно ехать учиться, учиться по-другому, и в это будут верить родители, и с финансированием лагерей будет все нормально. Только эта история должна быть доказательной. Детский лагерь может помочь школе выполнить ФГОС не на бумаге, а в реальности.

Видеозапись выступления: