По поводу стоящих у нас на полках книг,
которых мы не читали и, наверное, никогда не
прочтем: у каждого из нас, вероятно, есть
склонность откладывать в сторонку книги,
которые мы наметили прочитать, но попозже,
попозже, может быть, когда-нибудь, в другой
жизни. Как ужасны стенания умирающих:
пришел их смертный час, а они так
и не взялись за Пруста!
Жан-Клод Карьер
Сколько себя помню, вокруг меня всегда было очень много книг. Бывало, что не было денег, друзей, еды, смысла в жизни, а вот книги — они были всегда. Не то, чтобы мои родители были изощренными библиофилами да и особо редких изданий дома не было. Но книги были всегда, они постоянно появлялись, к ним трепетно относились, приходящие в гости люди о книгах говорили да и сами мы, ходя в другие дома, видели книжные полки как обязательный элемент интерьера. Как-то по-иному реальность и не воспринималась. До сих пор странно себя ощущаю, приходя в дом, где по стенам книг мало или нет совсем. Неуютно.
В детстве была естественность чтения (хотя назвать себя много читающим подростком мог бы вряд ли), потом был филфак, потом работа в школе — так что четверть века книги постоянно возникали и множились. И формировали домашнюю библиотеку, оставляя полками следы жизненных этапов и увлечений. Я не знаю, никогда специально не считал, сколько томов и томиков в домашней библиотеке (немного, тыщи 2-3, наверное), тем более, что она ранее была рассеяна по двум квартирам, а теперь уже и в Крыму «наросло» два новых книжных шкафа. Это все, не считая угрожающе множащихся и повсюду раскиданных детских книжек сына. И стало понятно, что с этим надо что-то делать, чтобы осталось, где жить.
Недавно у любимого Эко (владельца 50-тысячной библиотеки!) в его замечательной книге-диалоге с Жаном-Клодом Карьером «Не надейтесь избавиться от книг» (из нее эпиграф) на глаза попался замечательный пассаж:
Я взял цену квадратного метра в Милане для квартиры, находящейся не в историческом центре (слишком дорого), но и не на пролетарской окраине. И мне пришлось смириться с мыслью, что за жилье с определенными городскими удобствами я должен платить 6000 евро за метр, то есть за пятьдесят квадратных метров площади — 300 000 евро. Если теперь я вычту двери, окна и другие элементы, которые неизбежно съедают, так сказать, «вертикальное» пространство квартиры, иначе говоря, стены, вместо которых можно было бы поставить книжные стеллажи, то остается только двадцать пять квадратных метров. Итак, один вертикальный квадратный метр обходится мне в 12 000 евро.
Подсчитав минимальную цену библиотеки, состоящей из шести стеллажей, самой дешевой, я получил 500 евро за квадратный метр. В квадратном метре из шести полок я мог бы, пожалуй, поместить триста книг. Значит, место для каждой книги обходится в 40 евро, то есть дороже самой книги. Следовательно, к каждой посылаемой мне книге отправитель должен прилагать чек на соответствующую сумму. Для альбомов по искусству, так как они большего формата, сумма будет гораздо больше.
Подсчитав минимальную цену библиотеки, состоящей из шести стеллажей, самой дешевой, я получил 500 евро за квадратный метр. В квадратном метре из шести полок я мог бы, пожалуй, поместить триста книг. Значит, место для каждой книги обходится в 40 евро, то есть дороже самой книги. Следовательно, к каждой посылаемой мне книге отправитель должен прилагать чек на соответствующую сумму. Для альбомов по искусству, так как они большего формата, сумма будет гораздо больше.
Как-то мы не часто задумываемся над тем, сколько стоит хранение книги, просто купим (примем в подарок) одну, еще одну, ну еще одну-две-три... а в итоге жить-то где? Это, конечно, не автомобиль и понятие амортизации здесь не подходит, но все-таки...
Получается, что вопрос о том, которую книгу в не резиновом доме оставить и которой «позволить» занимать место в своем жилище — далеко не праздный. Поделюсь своим вариантом.
Только не ПСС!
Одно-два поколения назад люди покупали очень много ненужных книг. Вижу и по доставшейся мне библиотеке, и по библиотекам в других домах. Книги покупали не все, но покупавшие стояли за ними в сумасшедших очередях, бились за подписки в разных «Подписных изданиях», чтобы потом годами выкупать серию по одному тому; и не дай бог пропустить — найдешь потом втридорога только у букинистов! А если вспомнить про «макулатурные» издания — дюма/пикули/штильмарки? Обретенную с таким боем книгу даже не было мысли выкинуть, запись в ней не карандашом, а ручкой требовала покаяния, свои книги (даже не новые) люди дарили очень осторожно.
А книжный шкаф дома (хоть один!) — это был и признак хозяев из приличного общества, и предмет интерьера — как портрет старины Хэма на стене. И как же оставить в нем пустые полки, книг же должно быть много! Вот и появлялись полки из многих непрочитанных, подчас неразрезанных собраний сочинений. Кто не помнит зеленого Бальзака, синего Гоголя или розового Вальтера Скотта? К слову, в этом 20-томнике Скотта, в последнем томе после зануднейшего «Графа Роберта Парижского» идут дневники писателя. Кто в здравом уме их читал (ну был, конечно, некий идиот, но не будем пальцем тыкать, а то автору обидно совсем будет)? А хранили все, без них ПСС не полное. Выпущено в 1960 году, тираж 300000 (триста тыщ!!!), конечно, все распродано. Вот и представьте 300 тыс. квартир, в котором стоял этот бессмысленный том (прямогоугольный параллепипед объемом 1560 см2) с дневниками сэра Скотта! Жуть.
Сегодня, эти пээсэсные богатства периода советских печатных станков можно обнаружить в любом букинистическом отделе книжных магазинов. Иногда цена за собрание не превышает 600 рублей (например). Думаю, пожилым людям очень грустно на это смотреть.
Об этом есть замечательная главка из «Кухни и кулуаров» Михаила Веллера под названием «Лучший в мире читатель» (очень люблю этот текст, приведу полностью):
А я тебе так скажу: делать нечего — вот и читают. Покупать нечего — покупают книги. Выделиться нечем — выделяются библиотекой как ингредиентом престижа. При нужде найти невозможно — хватают нужное и ненужное при первом случае.
Кто читает? высоколобые книги я имею в виду? интеллигент читает. Кто есть советский интеллигент? человек с высшим образованием и низшей зарплатой, без всяких возможностей создать себе материальное благополучие, работая по специальности. Он не может основать собственное дело, заработать миллион на изобретении, иметь всегда перспективу роста, работать по своему уму и способностям от пуза и расти без предела, — масса его умственной энергии невостребована, сенсорный голод не удовлетворен, объездить мир невозможно, купить свой хороший дом невозможно, оставить детям состояние невозможно, поэтому он всегда немного Манилов. И он читает — вдумчиво, истово, эмоционально. А создать ему американские условия — бросит читать к чертовой матери, вместо этого будет жить, работать и развлекаться.
Для нас чтение — отчасти сублимация, компенсация, опиум, онанизм и самоутверждение. Вопрос «Вы читали…?» заменяет обычно вопрос: «Вы отдыхали во Флориде?» или «Вы купили клинику?» или «Вы совершили то-то и то-то?».
С каким умным и образованным видом судили пять миллионов интеллигентов о среднепробной беллетристике «Плахи» или «Детей Арбата»! Нет светской жизни, нет свободной жизни, — даешь духовную жизнь!
А что делать? водка? футбол и рыбалка? выпиливание по дереву?
Когда человек урабатывается — ему не до сложных книг. А если в работе еще и видит смысл своей жизни — ему не до второй серьезной работы, каковой является чтение серьезных сложных книг.
Книг у нас больше покупают, чем читают, и больше читают, чем понимают. Потому что нет у нас, нет ста тысяч читателей Пруста! Зато есть пять миллионов, которые за треху охотно поставят его на полку, а себя – на ступенечку выше в табели о рангах: образованность у нас все же престижна.
Так просто: серьезные книги ведь серьезны не абсолютно, сами по себе, а относительно большинства других, менее серьезных, и воспринимаются небольшой частью читателей, более склонных и способных к этому, чем большинство. Это элементарно, да, Ватсон?
И глупо сетовать, что большинство все более предпочитает ТВ и видео. Рассказ о событии был заменой собственного увидения этого события, книга — заменой устного рассказа, а кино через эдакий диалектический виток предельно приближает нас к увидению и познанию события во всех красках, движениях и деталях: лучше один раз увидеть, утверждали, чем сто раз услышать.
Читать хорошо. Но жить все-таки лучше.
Кто читает? высоколобые книги я имею в виду? интеллигент читает. Кто есть советский интеллигент? человек с высшим образованием и низшей зарплатой, без всяких возможностей создать себе материальное благополучие, работая по специальности. Он не может основать собственное дело, заработать миллион на изобретении, иметь всегда перспективу роста, работать по своему уму и способностям от пуза и расти без предела, — масса его умственной энергии невостребована, сенсорный голод не удовлетворен, объездить мир невозможно, купить свой хороший дом невозможно, оставить детям состояние невозможно, поэтому он всегда немного Манилов. И он читает — вдумчиво, истово, эмоционально. А создать ему американские условия — бросит читать к чертовой матери, вместо этого будет жить, работать и развлекаться.
Для нас чтение — отчасти сублимация, компенсация, опиум, онанизм и самоутверждение. Вопрос «Вы читали…?» заменяет обычно вопрос: «Вы отдыхали во Флориде?» или «Вы купили клинику?» или «Вы совершили то-то и то-то?».
С каким умным и образованным видом судили пять миллионов интеллигентов о среднепробной беллетристике «Плахи» или «Детей Арбата»! Нет светской жизни, нет свободной жизни, — даешь духовную жизнь!
А что делать? водка? футбол и рыбалка? выпиливание по дереву?
Когда человек урабатывается — ему не до сложных книг. А если в работе еще и видит смысл своей жизни — ему не до второй серьезной работы, каковой является чтение серьезных сложных книг.
Книг у нас больше покупают, чем читают, и больше читают, чем понимают. Потому что нет у нас, нет ста тысяч читателей Пруста! Зато есть пять миллионов, которые за треху охотно поставят его на полку, а себя – на ступенечку выше в табели о рангах: образованность у нас все же престижна.
Так просто: серьезные книги ведь серьезны не абсолютно, сами по себе, а относительно большинства других, менее серьезных, и воспринимаются небольшой частью читателей, более склонных и способных к этому, чем большинство. Это элементарно, да, Ватсон?
И глупо сетовать, что большинство все более предпочитает ТВ и видео. Рассказ о событии был заменой собственного увидения этого события, книга — заменой устного рассказа, а кино через эдакий диалектический виток предельно приближает нас к увидению и познанию события во всех красках, движениях и деталях: лучше один раз увидеть, утверждали, чем сто раз услышать.
Читать хорошо. Но жить все-таки лучше.
Сегодня от всей этой фетишистской библиогигантомании я пробую избавляться. В полном объеме серию книг оставлю только в случае исключительности ПСС. Как, например, пушкинского 1937-59 гг.: во-первых, Пушкина мало не бывает, во-вторых, все претендующие на академичность издания всегда ссылаются именно на это, в-третьих, оно прекрасно, монументально сделано, и, наконец, в нем есть все признанные черновики поэта. Другой пример — 12-томные ПЛДР, которые изданы на отвратительной бумаге c отвратительной «школьно-учебнической» обложкой, но никто, кроме Д.С. Лихачева с 1978-85 годов не опубликовал всю хронологическую линию текстов древнерусской литературы (хотя попытки были и не одна), так что пока менять не на что.
Домашние ПСС я потихоньку раздариваю (а 10-томник Алексея Толстого просто взял, обвязал бечевкой и поставил на улице около урны, надеюсь, у него нашелся преданный поклонник), взамен стараясь купить (получить в подарок) в хорошем издании именно те книги автора, которые люблю, а не которые кто-то хитрый и большой затолкал в n+1 ряд одноцветных обложек. У того же Скотта я бы оставил «Уэверли», хрестоматийного «Айвенго» и прекрасный «Талисман», у Бальзака — «Евгению Гранде», «Гобсека», «Шагреневую кожу» и «Блеск и нищету куртизанок», у Диккенса — «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Лавку древностей», «Домби и сына». Кто-то другой оставил бы что-то другое (холивары можно не устраивать), просто пусть будут отдельные книги в хороших изданиях. Что такое «хорошие издания» — ниже.
Ставить на полку нужно только хорошие книжки
С местом в доме, всегда дефицитным, разобрались. Отсюда главным вопросом при покупке (или оставлении книги) у меня всегда становится: вижу ли я эту книгу на полке, готов ли ее оттуда снять и поставить обратно на место, смогу ли мимо нее ходить?
На этом «ломается» масса желаний в книжном магазине (стеллажи с глянцевыми обложками и покетами просто не вижу). Да, скрепя сердце и прочитав (трижды) в электронке замечательного «Лавра» Водолазкина, я купил крайне плохое издание «АСТа». Пока другого нет, как выйдет — это
Поставить на домашнюю полку можно только хорошую книгу. Парадокс в том, что обычно уже прочитанную (вообще пространство дома предназначено, на мой взгляд, для уже прочитанных книг) — c трудом представляю себе полку с книгами «в очередь» и пометой «вернуться на пенсии».
Чтобы оказаться на полке, «хорошая» книга должна быть:
- Прекрасно издана. Критерий «прекрасности», понятно, сильно субъективен, сейчас издается много качественных томов, но как точка-ориентир я бы взял все издания от «ВитаНова». Ограниченного (номерного) тиража, шикарно изданные, без ошибок, с авторитетной редакционной группой или репринтно воспроизводящую лучшее издание из существовавших ранее. Согласен, Вийон за 14 тыс., Свифт за 18 тыс. или «Мастер и Маргарита» с шелковым капталом за 120 тыс. — это очень дорого. Есть и более бюджетные книги, конечно, и они не менее прекрасные (про «ВитуНову» заговорил не то, чтобы специально, но вы ведь теперь при случае знаете, что автор рассматривает как хороший подарок, верно?:))) Конечно, такой перфекционизм соблюдать — несбыточная мечта.
- Издана в авторитетной серии. Если меня интересует текст и он опубликован в «Литературных памятниках» — неважно какого года — я выберу его. Есть много русских переводов «Божественной комедии», но читаю с удовольствием только вариант С.М. Лозинского и комментарий И.Н. Голенищева-Кутузова. А «Круг Земной» мог выпустить только М.И. Стеблин-Каменский и только с комментариями А.Я. Гуревича. Памятники же. То же самое по поводу довоенных книг издательства "Academia", издававшихся в маленьких томиках (кстати, по поводу культурного феномена «Академии» несколько лет назад была замечательная книжка).
- Тобой прожита. У меня есть дешевейшее издание текстов А. Камю харьковского (или минского) издательства «Фолио», которое я прочитал на 1 курсе, а на 4 и 5 писал с использованием этой книги бакалаврскую и дипломную работы. Она вся разрисована, иногда настолько, что текст не всюду виден. Сперва были просто подчеркнуты нужные цитаты (нужные для чего-то), потом обведены и соединены линиями абзацы с обозначением параллелей на разных страницах (нелепая попытка создать гипертекст, прямо как у Павича:))), на полях какие-то мысли и наблюдения. С этой книгой я вряд ли расстанусь — интересно читать текст сквозь призму своих же ранних прочтений, сопоставляя выделенное тогда и сегодня. Или тома русской классики из «БВЛ», с которыми я работал в школе — они все совершенно вандально разрисованы ручкой (черной, красной, какая под руку попалась) и переложены закладками — ну как с таким расстаться? А история с полной 58-томной «БМЛД» — она очень личная, описывал на старом сайте, сейчас ссылку не привести.
Зачем дома библиотека?
Думал об этом. Нет, все-таки надо. Во-первых, библиотека — как фотоальбом: стоят книжки, прочитанные в разные времена. Во-вторых, очень ценю чтение «низачем»: когда просто открываешь, читаешь и захлопываешь том, но не надо ни выписывать, ни подчеркивать, ни думать, когда пригодится и с какой пользой. Такая высшая степень гедонизма и сибаритства:)) В-третьих, живая библиотека — лучший повод для разговора, это большой семиотический объект. Это как с портретами на стене:
— А почему вы повесили на стену N?
— А что вы про него знаете?» — и спущен курок разговора.
Наконец, в своей библиотеке просто очень тепло и светло, в ней много воздуха и смысла.
Это все, что останется после меня...
В уже упоминавшейся выше «Не надейтесь избавиться от книг» есть размышление Эко о судьбе его библиотеки после смерти:
...если у меня хорошая коллекция книг, в завещании я, скорее всего, укажу, что не хочу, чтобы она оказалась разделена, потому что я всю жизнь ее собирал. И тогда она либо будет подарена какому-нибудь государственному учреждению, либо куплена через аукцион «Кристи» крупной библиотекой, вероятней всего, американской. <...>
Что станет с моими книгами после моей смерти? Это решат моя жена и дочери. Просто в завещании я, наверное, оставлю такую-то книгу такому-то из моих друзей. Оставлю в качестве посмертного подарка, как знак, как эстафетную палочку. Чтобы быть уверенным, что он меня не забудет совсем. Я как раз размышляю, какую из книг я хотел бы завещать вам. Ах, если бы у меня был Кирхер, которого у вас не хватает… но у меня его нет. <...>
Коллекция говорит о вас, быть может, не меньше, чем ваши собственные произведения. О себе я могу сказать то же самое: эклектичность состава моей библиотеки многое может обо мне сказать. Всю жизнь меня упрекали в том, что я разбрасываюсь. Значит, моя библиотека является моим отражением...
Что станет с моими книгами после моей смерти? Это решат моя жена и дочери. Просто в завещании я, наверное, оставлю такую-то книгу такому-то из моих друзей. Оставлю в качестве посмертного подарка, как знак, как эстафетную палочку. Чтобы быть уверенным, что он меня не забудет совсем. Я как раз размышляю, какую из книг я хотел бы завещать вам. Ах, если бы у меня был Кирхер, которого у вас не хватает… но у меня его нет. <...>
Коллекция говорит о вас, быть может, не меньше, чем ваши собственные произведения. О себе я могу сказать то же самое: эклектичность состава моей библиотеки многое может обо мне сказать. Всю жизнь меня упрекали в том, что я разбрасываюсь. Значит, моя библиотека является моим отражением...
Очень правильный подход. Может, кому-то пригодится. Или не пригодится. Неважно. Книги — они нужны для жизни, библиотека — категория крайне личная, интимная, ее формирование — дело только частное.
Буквально на прошлой неделе начал читать (на середине пока, еще не закончил) роман С.Р. Минцлова «За мертвыми душами» (в Сети есть текст). Опубликованный в 1904 году, по сути стилистически прекрасный роман конца XIX века (очень гоголевский) о том, как автор объезжает разрушающиеся дворянские гнезда и скупает / получает в дар книги прошлых времен. Замечательные сюжеты, написано с большим юмором, рекомендую. Но при этом с большой грустью прочитал в Википедии статью об авторе: о его усердных библиографических путешествиях, работе по систематизации найденного и о том, что после эмиграции Минцлова собранная библиотека пропала.
Поэтому собирать книги впрок, для другого — впустую потраченные усилия: либо этому другому они будут не нужны вовсе (что печально, но слишком вероятно), либо этот другой будет покупать свои книги, которые, возможно, вы сами никогда бы на полку не поставили. Да, я без отказа покупаю много детских книжек сыну, но я не формирую его библиотеку. Важнее, чтобы он вырос, понимая, что вокруг него — хорошая библиотека и иметь ее человеку вкусно, чтобы у него появилось желание со временем создать библиотеку свою. А с моей он потом распорядится как сочтет нужным — мне все равно.
О сбыче мечт
Когда-нибудь потом, через много-много лет... (все это отдает каким-то вороньим невермором:))) у меня есть мечта перестать работать регулярно и каждодневно. И поселиться в собственном доме, где в одной большой комнате собрать и по одному мне понятной логике расставить всю свою библиотеку. В этом месте не будет много света (книги этого не любят), будет большой стол — чтобы поставить ноутбук, чайник и пепельницу. И несколько больших кресел, штуки 3-4 — с бóльшим числом людей не поговоришь. И хотелось бы провести в доме с такой комнатой чуть больше времени, чем можно представить на первый взгляд.
Что-то такое дачное.
Или такое тепло-комфортное.
Ну если совсем размечтаться, то такое вертикальное.
А на худой конец, хотя бы вот такое — бильбобеггинсовое:))
Какое-нибудь такое... И чтобы за пусть небольшим окном было много сосен. Вот тогда сбыча мечт будет полной.
Комментариев нет:
Отправить комментарий